Видимо, гипотеза Пшибышевского не прижилась из- за того, что она допускала реальность женских преступлений, пусть и оправданных в глазах потомков. В наше время эти преступления считаются плодом выдумки мужчин. Естественно, мужской выдумке тоже нашлись исторические обоснования. Например, страх перед венерическими заболеваниями. Тут очень пригодились хождения Стокера по притонам. По Л. Дроумеру, превращение умирающей Люси в вампира символизирует связь между сексуальной активностью и смертью: «В гробу лежала Люси, но такой она могла нам привидеться лишь в страшном сне: острые зубы, окровавленные, сладострастные губы, на которые без содроганья невозможно было смотреть, — мертвое, бездушное существо, дьявольская насмешка над чистотой и непорочностью Люси». Когда вампир будет признан живым человеком, бедняжку Люси наделят не предсмертной, а прижизненной похотливостью, как в фильме Копполы или в сериале «Дракула» (с 2013 г.), где она соблазняет Харкера и не прочь переспать с Миной.
Фрейдист Э. Джонс приложил старую идею Ранфта и Свитена о меланхолии к тоске жены по умершему мужу и мужа — по жене. Эта тоска проецируется в различных визитеров с того света, включая и вампира. Неудовлетворенное либидо правит бал, воплощаясь то в мечту об истинной любви, то в эротические сновидения, то в боязнь сексуального насилия (при наличии чувства вины перед мертвецом).
Самая известная фрейдистская гипотеза базируется на североамериканском мифе о зубастой вагине. Этот вампирский рот, поначалу манящий обещанием розовой мягкой плоти, а затем обнажающий острые клыки, норовит не только высосать мужскую энергию, но и лишить мужчину его человеческого «я». Да-да, того самого. А вот графиня из фильма Франко действовала обыкновенными зубами.
В мифах и, возможно, в сказаниях об античных «вампиршах» кровь изредка подменяла семя, но в восточноевропейском фольклоре эта ее функция значения не имеет хотя бы потому, что кровь там пьет в основном мужчина. Средневековые инкубы и суккубы не испытывали тяги к крови, а большинство кровопийц древности не отличались сексуальной активностью. Вампир XVIII в. приходил к своей вдове, так как предпочитал родственников, и преследовал девушек оттого, что обожал молодую кровь. Но в условиях начавшегося очеловечивания он приобрел ранг мужа и любовника и даже обзавелся детьми, хотя красавцем не сделался.
На протяжении всего XIX столетия вампир продолжал ухаживать за девушками, чтобы пить их кровь. Обретя физическую красоту и светский лоск, он стал представляться не столько кровопийцей, сколько лидером, подавляющим чужое «я». В связи с этим мы могли бы ревизовать древнюю идею о подчинении души через кровь, но скорее вампир, как обычно, маскировался и потому выдавал себя за человека, нуждающегося в близости. Ну а жертва, теряя кровь, начала испытывать наслаждение сродни сексуальному.
Одно время кровь и секс были неотделимы друг от друга. Тем историческим деятелям, кто подозревался в вампиризме, сразу же выносилась фрейдистская оценка. Чаша сия не миновала даже Влада Цепеша с его мнимой импотенцией. Маньяк XX столетия, насилуя своих жертв в извращенной форме, пытался пить их кровь, хотя его тошнило от нее, как и зрителя от изобилия бутафорской крови в кино. Порнофильмы должны были возбуждать не кровожадность, а совсем другие инстинкты.
Приоритеты менялись. Оставшись сексуально привлекательным, вампир переключился на чувства, и кровь мгновенно утратила ведущие позиции. Добрый вампир и вовсе ее отверг. В вопроснике Каплана ничего не сказано о реакции больного на кровь, зато возведено в догму влечение к противоположному полу. В современных интерпретациях вампира-любовника кровь практически отсутствует, а в драмах о Дракуле и в мелодрамах о вампирах ее роль условна. Имидж «душки» от крови не зависит. Вампир отличается от окружающих не потому, что пьет кровь, а потому, что превосходит их физически, психологически, морально. Он не просто человек, он — сверхчеловек.
В повседневности кровь может употребляться для укрепления привязанности между любящими. Таково было ее назначение и в древних обрядах. Но только в них участвовали родственники, друзья, заговорщики, жених и невеста, а теперь на месте людей очутились вампиры.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Думаю, из резюме к третьему разделу многие вынесли заключение о склонности автора… как бы помягче выразиться… к духовидению. Панибратски рассуждает о некоем духе, как будто тот может существовать вне пределов человеческого воображения! Что ж, я действительно верю в дух, морочащий людям голову. Но для анализа эволюционного развития вампира моя вера роли не играет. Дух ли внушал мысли о себе людям, сами ли люди фантазировали, в любом случае эволюция вампира подчинена закону очеловечивания. В него вписываются и версии критиков, отслеживавших связь нашего героя с общественными настроениями и социальными катаклизмами. А об источнике этого закона каждый вправе судить сам.
С момента сотворения мира и человека кровь занимала промежуточную позицию между духом и плотью, между небом и землей. Она представляла собой жидкость, без которой человеческий организм существовать не мог, как не может он существовать без костей, без мяса и т. д. Кровь приравнивалась к жизни. Теряя ее, человек умирал, но сама кровь оставалась жить — в других организмах и в другом мире, сопровождая туда душу умершего или являясь этой душой.
Там кровь встречали духи, заинтересованные в ней, точнее — в душе, которую она в себе заключала. Последний вывод, строго говоря, не совсем точен, поскольку при отсутствии у нас знаний о природе духов и о природе крови в мифах и поверьях мы не в состоянии вникнуть в смысл «кормежки». Скажем, души животных, а не людей, приносимых в жертву, вряд ли высоко ценились богами. А мотив «состязания» между духами земли, воды, камня, дерева и кровью демонстрирует нам сложность их взаимоотношений, далеко не всегда имевших жертвенный характер.
Приобщаясь к богам, люди пили кровь животных, обмывались, помазались, окроплялись ею. Помазание и окропление допускалось даже евреями, которые остерегались души, заключенной в крови, но придавали крови важное символическое значение как посреднику между человеком и Богом. Для сугубо земных целей — поддержания физического здоровья, достижения психологической близости — язычники употребляли и человеческую кровь. Производимые ими действия базировались не на символическом, а на «душевном» значении крови. По сути, язычники включились в «кормежку», а евреи, чья символика и так-то хромала, были заподозрены в аналогичных устремлениях. Упразднив кровную жертву, евреи приобрели репутацию магов, тайком добывающих кровь.
Христианство, сознававшее опасность манипуляций с кровью, отказалось от них, вручив право на «кормежку» Богу. Языческие жертвы канули в Лету. Люди больше не приносили кровь богам, они сами получали ее от Бога. Но в повседневных нуждах кровь продолжала активно применяться, что и сделало неизбежным появление вампира.
Духи лишились регулярной «кормежки». Правда, она сохранилась в обрядах дикарей, в обычаях бывших язычников, защищавших дома, больных, детей и т. д. Колдуны и ведьмы приняли на себя обязательство по доставке крови духам. Но этого было мало — в древности кровь жертв лилась рекой! Духи видели, что люди не только обмениваются кровью, но и пьют ее — они даже не брезговали кровью убитых, всегда любимой духами. Оставалось одно: включиться в процесс пития крови под видом человека.